Холодные пальцы на мокром стекле.
Джонатан Чайчай бесшумно скользнул лестницей вниз.
В этот поздний час не было слышно и шороха из бара, хотя тот, как гласила вывеска, гарантировал круглые сутки веселья с утра до вечера и с вечера до утра. Все, казалось бы застыло, а звук просто прекратил существовать.
Чайчай, не нарушая этой хрупкой гармонии, вошел в просторное помещение бара. На первый взгляд казалось, что здесь никого не было; только шелковая тьма, которая укрывает темные силуэты стульев и столов. Но потом послышался шорох и вздох - одинокая фигура, сидящая за барной стойкой, переменила позу на более удобную. Сама стойка же пустовала - бармена нигде не было видно и было очевидно, что тот куда-то отошел. Все так же бесшумно Титайм встал на место бармена.
- Привет, - обратился он к немцу почти что шепотом. - Меня зовут Чайчай.
В руки наемного убийцы скользнули два небольших кинжала, которыми он ловко пригвоздил ладони немца к барной стойке. По дереву во мгновенье ока побежали темные, почти черные в тусклом освещении, струйки крови. Чайчай склонился под стойку и извлек оттуда дробовик бармена.
- И сегодня, - он приставил оружие почти в упор к голове Даниела и вдохновенно продолжил фразу все так же не повышая голоса: - Я твой самый ужасный ночной кошмар.
Выстрел разбил ночную тишину в дребезги. А содержимое головы гер Вульфа красочными красно-серыми пятнами и разводами украсило пол и стены бара, не говоря уже о том, что еще и оказалось на приличном количестве столиков.
Бездыханное, почти что потерявшее голову голову от происходящего, тело собиралось было опрокинуться со стула на спину, на котором до этого дожидалось прихода судьбы, но прибитые к скойке руки позволили ему только отклониться назад. В таком вот положении - сидя за барной стойкой, без головы и повиснув на руках, - гер Даниел Вульф встречал внезапно нагрянувшую вечность.
Чайчай высоко хихикнул. Взяв с полки с напитками первую попавшеюся бутылку, он налил мертвому немцу ирландского виски и поставил стакан перед ним. После чего, не нарушая тишину глубокой ночи ни шорохом, ни неосторожным шагом, ни громким дыханием, выскользнул сквозь приоткрытую дверь бара в прохладную бархатистую ночь.
В этот поздний час не было слышно и шороха из бара, хотя тот, как гласила вывеска, гарантировал круглые сутки веселья с утра до вечера и с вечера до утра. Все, казалось бы застыло, а звук просто прекратил существовать.
Чайчай, не нарушая этой хрупкой гармонии, вошел в просторное помещение бара. На первый взгляд казалось, что здесь никого не было; только шелковая тьма, которая укрывает темные силуэты стульев и столов. Но потом послышался шорох и вздох - одинокая фигура, сидящая за барной стойкой, переменила позу на более удобную. Сама стойка же пустовала - бармена нигде не было видно и было очевидно, что тот куда-то отошел. Все так же бесшумно Титайм встал на место бармена.
- Привет, - обратился он к немцу почти что шепотом. - Меня зовут Чайчай.
В руки наемного убийцы скользнули два небольших кинжала, которыми он ловко пригвоздил ладони немца к барной стойке. По дереву во мгновенье ока побежали темные, почти черные в тусклом освещении, струйки крови. Чайчай склонился под стойку и извлек оттуда дробовик бармена.
- И сегодня, - он приставил оружие почти в упор к голове Даниела и вдохновенно продолжил фразу все так же не повышая голоса: - Я твой самый ужасный ночной кошмар.
Выстрел разбил ночную тишину в дребезги. А содержимое головы гер Вульфа красочными красно-серыми пятнами и разводами украсило пол и стены бара, не говоря уже о том, что еще и оказалось на приличном количестве столиков.
Бездыханное, почти что потерявшее голову голову от происходящего, тело собиралось было опрокинуться со стула на спину, на котором до этого дожидалось прихода судьбы, но прибитые к скойке руки позволили ему только отклониться назад. В таком вот положении - сидя за барной стойкой, без головы и повиснув на руках, - гер Даниел Вульф встречал внезапно нагрянувшую вечность.
Чайчай высоко хихикнул. Взяв с полки с напитками первую попавшеюся бутылку, он налил мертвому немцу ирландского виски и поставил стакан перед ним. После чего, не нарушая тишину глубокой ночи ни шорохом, ни неосторожным шагом, ни громким дыханием, выскользнул сквозь приоткрытую дверь бара в прохладную бархатистую ночь.